10 октября каратели все же вошли в лес. Командир полка № 15 Демидов в разговоре с Гришиным настаивал, что пока есть возможность, а она была, идти на переправу через Днепр. Хорошо зная местность и имея запрятанные плавсредства, Демидов считал, что сейчас сравнительно легко можно прорвать кольцо блокады и под прикрытием длинной октябрьской ночи выйти к реке и переправиться на её правый берег. Гришин сообразуясь с обстановкой, тем, что полк имеет большой госпиталь, длинный обоз с ранеными, а предлагаемый Демидовым маршрут до Днепра сплошным болотом - дело опасное и, главное, надеясь на выручку Красной Армии, это предложение отклонил. Демидов с остатками полка (примерно батальон) двинулся на запад.

14 октября, в штабной землянке собрались: Гришин, комиссар полка Стрелков, начальник штаба полка Узлов, начальник разведки, командиры батальонов, начштаба отряда № 48 Ясюченя. Обсудив ситуацию, решили пойти на прорыв блокады и двинуться на запад, через Днепр. В пользу этого решения говорило и донесение разведки о том, что в некоторых местах на подходах к Днепру и на самой реке немецкие засады сняты.

Ночь на 15 октября спустилась черная, влажно прохладная, над лесом, уродливо остриженным снарядами и бомбами, волнами пробегал ветер. Люди готовились к движению. Вдруг разведка принесла, казалось бы, радостную весть: западная часть леса, вход в Смолицкое болото свободны. Каратели поспешно снялись и бесшумно куда-то исчезли. Для Гришина это была уже загадка. Ведь весь предыдущий день батальоны Звездаева и Матяша отбивали там беспрерывные атаки гренадеров, поддерживаемые танками. И вдруг перед партизанами - настежь «распахнутые» ворота?»

- Не ловушку ли приготовили для нас? - высказал своё подозрение Гришин, отличавшийся обостренным чутьем на разнообразные каверзы фашистов. Однако и выбирать командиру полка было не из чего. В этом лесу, обложенным со всех сторон отборными полками гренадеров, оставаться было нельзя. Маневренность отпадает. Значит, нужно сменить место дислокации. Пока гитлеровцы спохватятся, ведут разведку, перегруппировку сил, а партизаны решили пойти через Днепр, как это сделал Демидов. Смотришь, партизанское командование «клюнет» на эту приманку, сами выйдут туда, где капканчик захлопнется.

Пройдя примерно трехкилометровый путь от прежнего лагеря, Гришин остановил полк в густом хвойном лесу. Батальоны полка «Тринадцать» сразу же рассредоточились замкнутым кольцом, охватив небольшой участок этого леса. Усталые, истощенные люди, тут же приступили к возведению уже известных укреплений, состоящих из окопов, щелей, строили землянки, блиндажи для раненых и штаба.

Эта неожиданная остановка, хотя и тревожная, все же была желательная. Измученные бессонными ночами люди думали, что за ночь и день они успеют окопаться и даже хоть немного прикорнуть. Все же человеческое любопытство порождало вопрос, почему остановились и не идем к Днепру? Этой же ночью партизанский телеграф разъяснил всему полку «почему»: оказалось, что на этом коротком отрезке к полку прибился раненый боец- партизан из полка Демидова. Он рассказал, что оказавшись в Смолицких болотах на правой пойме реки Ухлясть, демидовцы коротким ударом прорвали второе заградительное кольцо немцев, состоявшее из власовцев, разместившихся на старой, настланной из бревен, так называемой «дамбе», соединявшая Смолицу и Радьковичи. Двинулись дальше. Где-то недалеко от поселка Ухлясть попали под массированный огонь всех видов немецкого оружия. Здесь, в этом узком проходе, и постигла трагическая участь остатков полка: он был почти полностью уничтожен...

Вот тогда и стало понятно для командира полка «Тринадцать», почему фашисты так услужливо открыли для него свои ворота: готовили капкан. «Роща смерти», так немцы назвали то место, где теперь остановился полк «Тринадцать».

17 октября, за пятнадцать суток беспрерывных боев, наша круговая оборона в «Роще смерти» сократилась до четырех лесных кварталов, жизнь и смерть ходили рядом.

Стемнело. В мою щель втиснулся лейтенант Ясюченя. Поздоровавшись, сказал: - Гришин приказал всем комбатам, нам с тобой явиться к нему. - Вряд ли Гришин помнит о нас. Сейчас ему и без нас, наверное, тошно! - Видимо помнит, если зовет. Идем. Очевидно, эта ночь решит нашу судьбу. Мы направились в штабную землянку полка «Тринадцать».

Оглядев собравшихся, Гришин начал: - Рассчитывать на то, что немцы после тяжелых потерь оставят нас в покое - бессмысленно. В предвидении наступления Красной Армии, фашисты не могут оставить в ближайшем тылу своей обороны партизанский полк. Сообразуясь со сложившей ситуацией, я решил идти на прорыв.

- Сделаем это вот здесь. - Гришин указал место на карте. - Первый наносит удар по позиции карателей батальон Москвина. Командиру третьего батальона Звездаеву необходимо сейчас же послать роту автоматчиков в тыл карателям. - Роте поставьте задачу: выйти за пределы кольца окружения и осторожным, обходным маневром неожиданно ударить по гренадерам с их тыла, создать панику, деморализовать врага. Этот неожиданно навязанный бой отвлечет карателей от основного места прорыва и будет сигналом начала штурма. Задача эта сложная и ответственная. От того, как рота справится с поставленной задачей, зависит судьба всех, идущих на прорыв. Гришин объявил точное время снятия батальонов из сосредоточения перед штурмом. Итак, друзья, до встречи на месте сбора.

Утром я подсчитал потери «Семерки». Они были довольно значительные: со мной оказалось всего-навсего 31 человек... Правда и то, что несколько человек, отбившись от полка, ушли за Днепр (об этом я узнал позже). Многих тогда недосчитались мы. О потерях полка «Тринадцать», отряда № 48 определенного сказать ничего не могу, так как в это утро, да и с наступлением дня сами командиры не имели точных данных о численности своих утрат. Еще многие бродили по лесу в поисках «своих», а кое-кто ушел за Днепр.

Этим же утром, 20 октября, командир полка получил радиограмму, в которой сообщалось, что части Красной Армии с боями форсировали Проню и заняли плацдарм на ее правом берегу. Это необычайное сообщение с Большой земли, мигом распространилось по всему лагерю, вылилось в бурное ликование. Партизаны забыли про голод, изнурительную блокаду: час избавления пробил! Не позже, как следующей ночью, остатки полка двинутся к своим.

Мне не пришлось быть участником рейда к фронту, событий на Проне. Военная судьба мне вручила другой азимут. Все же немного позже мне пришлось встретиться с разведчиками полка «Тринадцать», и они рассказали что на Проне полк постигла не менее трагическая участь, чем в Бовкинском лесу. Дело в том, что полученная Гришиным радиограмма о форсировании реки частями Красной Армии, была самая настоящая дезинформация, коварная уловка врага, которая была разгадана только тогда, когда полк был выведен на подступы к Проне, и оказался в ловушке. Вновь начались неравные, кровопролитные бои. Что там было, чем кончилось, могут рассказать только участники тех событий.

ОПП «13» состоял из 6-ти полнокровных батальонов и отряда майора Туканова, и насчитывал, в общей сложности, примерно 4 000 бойцов; имелось три 45 мм пушки, батальонные и ротные миномёты, а также сотни пулемётов, автоматов, винтовок. Следовало бы пополнить этой силой войска фронта, но…

Через 17 дней непрерывных боёв в прифронтовой полосе полк оказался в окружении войск 4-й немецкой армии. Гришинцы заняли круговую оборону. В подчинение Гришину присоединились небольшие местные отряды партизан и белорусский полк «15», из 3-х батальонов, под командованием Демидова.

В Городецкое урочище мы вошли со стороны дер. Бовки – поэтому и лес назвали Бовским. В треугольнике Чаусы – Пропойск – Быхов партизаны вели тяжёлые бои против 87-го, 118-го, 442-го и 747-го гренадерских полков, 260-го артиллерийского полка, 448-го, 412-го отдельных батальонов, 517-го, 619-го сапёрных батальонов, «Остбатальона» и батальона «Припять» - "власовцев", а ещё танковых и механизированных подразделений.

Весь лес и участок обороны, которую полк удерживал до 17-го октября, были изучены немцами: в небе прифронтовой полосы висела воздушная «колбаса» с наблюдателями в корзине, и буквально по квадратам – по каждому – бомбили и обстреливали из артиллерии с максимальной точностью. В ночь на 18-е октября Гришин вывел полк на другой участок леса, заняли оборону, быстро врылись в землю. Её назвали МАЛОЙ обороной потому, что была значительно меньше прежней. Весь день полк вёл тяжёлые бои. Соприкосновение с неприятелем было настолько близким, что он не посмел даже использовать против нас авиацию: боялись своих поразить. Немцы выбивали из траншей нас, а наши – их. Гришин направлял в помощь то одному, то другому батальону, подразделения своей «гвардии» - так назвали партизаны бойцов полуэскадрона конной разведки полка, насчитывавшего немногим более 90 человек, а также хозяйственный взвод полка, на вооружении которого было 3 пулемёта, 12 автоматов, ротный миномёт, ПТР, винтовки; ему было особенно тяжело.

С наступлением ночи мы пошли на прорыв блокады через позицию 747-го гренадерского полка. Прорвались на прежнюю оборону. Видимо, немцы не предполагали такого. Стояла тишина.

Командир повёл полк в сторону Прони на прорыв из блокады, на соединение с частями Красной армии. Прорвались в Железинские болота: из огня да в полымя. Кусты голы: листья осыпаны. До линии фронта еще 8 км. Безнаказанно утюжили нас самолёты. Командование решило прорываться из болот побатальонно – в разные, по усмотрению комбатов, стороны, в одно время «Ч». Встреча тех, кто прорвётся, была указана – в селе за Днепром...

В группу Гришина вошла его «гвардия», насчитывавшая примерно 120-130 штыков. Во время тяжёлых боёв и до блокады, хозвзвод, как правило, оборонял партизанский госпиталь, в котором бывало раненых, тяжелораненых от 80 до 120 бойцов. На марше, чтобы сильно не трясло, зимой и летом тяжелораненые находились на сене в санях, каждую упряжку тянули 2 лошади…

В общей сложности, в группе Гришина было около 160 человек – штабные работники и подразделения – медики, радисты, бойцы группы боепитания полка во главе со старшим лейтенантом Иваном Романько, и другие.

Для того чтобы отвлечь внимание противника от батальонов, выдвигавшихся к исходным позициям для прорыва, Гришин, принимая огонь на свою группу, выдвигал нас то в одном, то в другом направлении. Немцы стреляли неприцельно, беспорядочно.

Наши разведчики работали беспрерывно. Вкопанной в землю боевой техники вражеских войск было много, и обнаружить её не так было просто. При прорыве 2-й батальон напоролся на вкопанные в землю танки и огнём был рассеян. То же произошло с 4-м и 6-м батальонами. 3-й и 5-й – вышли за Днепр…

Гришин был уверен, что непрорвавшиеся подразделения ищут его группу. Как всегда, он оказался прав: к нам присоединилась группа во главе с командиром 2-го батальона С.Д. Ивановым, взвод Александра Зайцева, прорвавшиеся группы 4-го, а также 6-го батальона под командованием Иосифа Дулькина. Нам стало известно: многим группам удалось прорваться к Проне и соединиться с нашими войсками... В ночь на четвёртые сутки Гришин повёл на прорыв из Железинских болот и нас. После очередного рывка мы оказались, наконец, во вражеской траншее. В рукопашной схватке немцы дрогнули, разбежались и скрылись в темноте... Из 160 человек осталось нас 88.. 7-го ноября присоединился к нам 1-й батальон Н.И. Москвина, не сумевший прорваться к Днепру. Гришин вывел нас за Днепр, потом за Друть, где ожидали бойцы и командиры 3-го батальона П. Звездаева и 5-го - И. Матяша.

18 октября в полночь по приказу Гришина полк пошел на прорыв. Впереди первый, за ним пятый и все остальные батальоны. С тыла врага атакует рота Шабанова из третьего батальона. Ее провел через болото местный житель. У нас осталось одно: или смять врага и сохранить себе жизнь, или погибнуть. Иного выбора просто нет. Лес ревет взрывами гранат, захлебывается пулеметными и автоматными очередями, истошными криками. Кричат все: люди, лес, небо…

И вот кольцо блокады на участке немецкого гренадерского полка прорвано. Полк устремился в прорыв. А вместе с ним — тысячи мирных жителей с окрестных деревень, искавших спасение в лесу.

«В целом-то наши потери были велики, об этом напоминает семиметровый мраморный постамент, воздвигнутый на Кургане Славы жителями Быховского района у деревни Дабужа: шесть тысяч партизан пали в те блокадные дни 1943 года в борьбе с отборными частями 4-й немецкой армии...»

Все леса и перелески вокруг нашей деревни изрыты траншеями, окопами и пулеметными гнездами, перепаханы воронками от бомб и снарядов. Собирая грибы, а они лучше всего растут именно в таких местах, мы и не задумываемся, кто и с какой целью всё это выкопал. А земля наша просто нашпигована смертоносным железом. Когда лет 25 назад горело торфяное болото в районе Подгорелицы, то стояла такая пальба, будто идет настоящий бой. По-видимому, боеприпасы в 44-м просто не взрывались, падая в мягкую почву.

Михаил Хонинов подробно рассказал о том, что случилось с его группой во время прорыва блокады.

– Положение было аховое, думал, что уже и не выкрутимся, – рассказывал Хонинов.

– Когда основное ядро полка прошло, мы все еще продолжали сдерживать натиск фашистов. Колонна ушла уже далеко, и немцы как будто ослабили напор. Ну, думаем, пора и нам собираться. В это время послышался гул танковых моторов. Ну, мы и потянули к Комаринскому болоту. Да оторваться сразу не смогли. Немцы и увязались за нами. Отстреливаемся и потихоньку отходим. Патроны уже были, хлопцы набрали их в первой же схватке. Забрались в болото, а немцы, не будь дураками, окружили его. Болото небольшое. И начали они его минами да снарядами месить. Нашли мы небольшой островок. Улеглись на нем, травой прикрылись. Холодно, мокрые все, жрать хочется. Но ничего не поделаешь – лежим. До вечера дотерпели, размялись, будто теплей стало. А они все бьют да бьют... Михаил закурил, голос его стал глуше.

– Много там наших легло. Но терпели. Некуда было податься. Двое суток просидели на этом проклятом острове. А они все палили. Потом пошли на прорыв. А от группы меньше трети осталось!