О партизанском движении в наших краях
В 2000 году в Москве скончался Овидий Горчаков – военный разведчик, переводчик Сталина, Хрущева, писатель, киносценарист. Горчаков Овидий Александрович стал одним из прототипов майора Вихря – героя повести Юлиана Семенова «Майор "Вихрь"». Он дважды представлялся к званию Героя Советского Союза. Но так и не был награжден...
Умирая, Горчаков изъявил свою волю: пожелал, чтобы его прах был развеян над Хачинским лесом, что в Быховском районе Могилевской области. Именно сюда был десантирован 3 июня 1942 года Овидий Горчаков в составе группы из одиннадцати добровольцев — двух девушек, восьми парней и командира капитана Георгия Самсонова. Основной задачей группы планировался сбор разведданных для «Центра» и ведение диверсионной работы.
Через несколько дней была совершена первая засада на дороге Могилев — Гомель. Были подорваны две машины с немецкими солдатами, в перестрелке несколько врагов было убито. Потом последовала диверсия на железной дороге Могилев-Жлобин, несколько вагонов сошли с рельс. Во время поиска груза, который был сброшен во время десантирования группы, столкнулись в лесу с двоими кадровиками - окруженцами. Оба с радостью присоединились к отряду. Вскоре, таким же образом в отряд влились новые люди из ближайших лесов. Отряд рос. Базировался партизанский отряд в районе деревень Смолица, Дабужа, Александрово, Хачинка. Любой из давыдовцев в этом случае вам скажет: «А…, это там…, за болотом…». Даже в наше время, когда болото почти полностью осушено, цивилизация «там…, за болотом» для нас почти не существует. Возможно и существует, но помимо наших ощущений. Но это всего-лишь 10-15 км юго-западнее Давыдович.
Рукопись первой своей книги «Вне закона» о жизни именно этого партизанского отряда Горчаков, при случае, показал Василию Гроссману. Тот отозвался: это лучшая книга о партизанском движении и вообще одна из лучших книг о войне. Но в свет она вышла уже в годы «перестройки» да и то в усечённом виде.
В этой книге мы найдем много суровой правды, подтверждающей рассказы наших родителей, дедушек и бабушек о том, как хозяйничали партизаны в наших местах. Правда о войне - страшная правда. Уже в послевоенные годы Овидий Горчаков неоднократно говорил о том, что основные свои боевые операции ему и его товарищам приходилось вести не с немецкими оккупантами, а с их пособниками – полицаями и власовцами. Сын Овидия Александровича, Василий вспоминал: «Однажды я спросил отца, сколько немцев он убил на войне. Он задумался, а потом ответил: «Когда ты стреляешь по врагу из окопа, то не можешь точно знать, убил кого-то или нет. Из тех, про кого наверняка знаю, наверное, человек 30. Hу, а «наших»... «наших» - немерено».
Но был у партизан и ещё один вид деятельности о котором мы вряд ли прочтем в так называемой партизанской литературе. Почти каждую ночь партизаны направлялись в окрестные и дальние деревни на хозоперации. Помимо продуктов питания у крестьян реквизировалось буквально всё подряд: скот, одежда, деньги, часы, драгоценности. В ходе этих операций тоже не обходилось без стрельбы и поджога крестьянских домов – кто же добровольно отдаст свое кровное. Из захваченных трофеев и поступающих с Большой земли грузов шалаши командира Г.Самсонова и его приближенных превратились в склады, из которых они задабривали любимчиков и появившихся походных жен.
О нашей деревне в этой книге всего лишь несколько строк: «Дзюба, этот кадровый командир-танкист, ветеран финской войны, участник боев сорок первого года, за последние недели разгромил со своим небольшим еще, но ударным отрядом несколько сельских управ и мелкие полицейские гарнизоны в трех деревнях за пределами нашего партизанского края - Махове, Волковичах и Давыдовичах».
Но в этой книге очень подробно описывается разгром полицейского гарнизона в Красном Осовце, помогавшего, по утверждению Горчакова, немцам-карателям расправиться с Красницей. Так же подробно описано за что и как каратели сожгли деревню Красница вместе с её жителями.
Книга «Вне закона» заставляет по новому взглянуть на другую книгу Память. Историко-документальная хроника Быховского района в частности на статьи о 1-й Быховской партизанской бригаде, а также о мужественных партизанах из Рыжковки и Грудиновки Илье Петровиче Памятневе по кличке Богомаз и Константине Тимофеевиче Сивцове (в книге он Шевцов), особенно на обстоятельствах их гибели.
ПАМЯТНЁЎ Ілья Пятровіч, нарадзіўся ў 1912, у канцы 20-х гадоў разам з бацькамі пераехаў у Сібір, дзе скончыў мастацкі інстытут, потым працаваў у Маскве, Данбасе, у час вайны быў на фронце, пасля акружэння пад Кіевам прабраўся на Быхаўшчыну, дзе ўключыўся ў падпольную работу, з красавіка 1942 камандзір партызанскай групы, якая ў чэрвені 1942 улілася ў 1-ю Быхаўскую брыгаду, загінуў у ліпені 1942 каля в. Дабужа.
...Познім лістападаўскім вечарам 1941 г. ў хату Фёдара Рыгоравіча Багданава зайшоў змораны, у пашарпаным паліто малады смуглявы хлопец. Шмат такіх знясіленых, галодных, часам цяжка параненых праходзіла праз іх вёску Рыжкаўку летам і восенню 1941. Таму адразу і не пазнаў Фёдар Рыгоравіч свайго пляменніка.
— Вырваўся з чортавых зубоў, — сказаў хлопец.— А прыйшоў да вас, боль шісці няма куды...
Багданавы прынялі свайго пляменніка Ілью Памятнёва з душэўнай цеплынёй, зрабілі ўсё, каб хутчэй вярнуць хлопцу сілы.
Аб сабе Ілья расказваў мала, тым больш, што ўсё перажытае было ў мінулым. Хваляваў дзень сённяшні, будучае. Не пакідала думка прабрацца ў Магілёў, звязацца з падпольшчыкамі (у тым, што яны ёсць, Памятнёў не сумняваўся). Аднак прабрацца ні ў Быхаў, ні ў Магілёў без адпаведных дакументаў было немагчыма. I Памятнёў знаходзіць выйсце. Ён дамаўляецца з папом Асавецкай царквы аб аднаўленні абразоў (маляваў хлопец няблага, і пра гэта многія ведалі ў вёсцы). Такім чынам быў атрыманы доўгачаканы пропуск на паездкі ў Магілёў, Быхаў, Чавусы за матэрыяламі для малявання. Аднойчы разам з фарбамі, гіпсам, палатном у зробленым тайніку фурманкі Ілья прывёз савецкія лістоўкі, бланкі і пячатку для афармлення нямецкіх дакументаў, медыкаменты.
Для «новай улады» ён заставаўся «багамазам» (дарэчы, гэта стала падпольнай мянушкай патрыёта), добрасумленна выконваў умовы кантракту. Для ваеннаслужачых, якія на зіму засталіся ў навакольных вёсках, мясцовых патрыётаў стаў важаком, неафіцыйным камандзірам. Пачалі збіраць зброю. На месцы баёў Памятнёў і Косця Сіўцоў знайшлі кулямёт, сабралі дваццаць вінтовак, 50 мін і дзве скрынкі капсуляў. Усё было надзейна схавана ў лясным складзе.
У сярэдзіне красавіка 1942 г. ў доме Багданавых адбылася сустрэча Ільі Памятнёва з Падольцавым і Тамілам, пакінутымі для арганізацыі партыйнага падполля. Праз некалькі дзён пасля гэтага Памятнёў з 22 вернымі таварышамі пайшоу у лес, узначаліў партызанскую групу. Камісарам групы стаў даваенны інструктар Тульскага абкома партыі Аляксей Барысаў, цудоўны чалавек і мужны воін, удзельнік абароны Магілёва. Група расла, зброі ж на ўсіх не хапала. Па ініцыятыве камандзіра рашылі паспрабаваць захапіць яе ў воласці. Днём, калі ў памяшканні знаходзіліся бургамістр, ураднік і паліцай, уварваліся Памятнёў і Сіўцоў. «Зброю на стол!» — загадалі партызаны. Так з'явіліся яшчэ тры пісталеты і вінтоўкі.
Праз месяц група значна вырасла з жыхароў і моладзі вёскі Рыжкаўка. А было гзта так. Партызаны прыйшлі ў вёску і загадалі старасту склікаць сход. З палымянай прамовай на ёй выступіў Памятнёў. На яго заклік уступаць у рады народных мсціўцаў тут жа адгукнуліся камсамольцы і патрыёты вёскі. Многія, адкапаўшы са сховішчаў зброю, разам з партызанамі ў гэты дзень пайшлі ў вёску Прыбярэжжа, дзе быў праведзены такі самы сход. Група папоўнілася новымі байцамі і рушыла ў вёску Грудзінаўка. Тут на складзе валасной управы партызаны захапілі 8 паўаўтаматычных вінтовак, некалькі ручных кулямётаў.
Добра ўзброеная група разгарнула смелыя баявыя аперацыі. У чэрвені 1942 г. група Памятнёва (Багамаза) улілася ў партызанскую брыгаду Г.I. Сазонава. У яе складзе партызаны правялі шэраг бліскучых аперацый — разграмілі гарнізоны ў вёсках Вейна пад Магілёвам, Кузькавічы, Ніканавічы, Чырвоны Асавец, удзельнічалі ў засадах на шашэйных дарогах і ў адкрытых баях. Вёў народных мсціўцаў іх бясстрашны важак Ілья Пятровіч Памятнёў.
У ліпені 1942 г. палымянага патрыёта, любімца партызан не стала. Вяртаючыся з задания, якое выконваў у Магілёве, у лесе каля вёскі Дабужа Ілья Пятровіч нарваўся на засаду...
Г.Аляксандраў, Г.Барысаў.
СІЎЦОЎ Канстанцін Цімафеевіч, нарадзіўся ў 1910, камуніст, перад вайной паступіў у ваеннае вучылішча, з чэрвеня 1942 партызан 1-й Быхаўскай партызанскай брыгады, загінуў у жніўні 1942 каля в. Дабужа.
...Патомны хлебароб Канстанцін Цімафеевіч Сіўцоў за год да пачатку вайны пайшоў у вееннее вучылiшча. Стаў камуністам. 3 першых дзён вайны ўчарашні неабстраляны курсант быў не фронце. У адным з баёў цяжка кантужаны трапіў у акружэнне. Вырваўшыся з палону, у лістепадзе 1941 прыйшоў у родную Грудзінаўку. Хутка пазнаёміўся і пасябраваў з акружэнцам Ільёй Памятнёвым. Нейкі час яму ўдавалася ўтойваць ад жонкі Яўгеніі прычыну сваіх частых візітаў у лес. Не хацеў хваляваць, турбот у той цяжкі час і без таго хапала. А ранняй вясной 1942 г., калі аднойчы вярнуўся з лесу і прынёс маленькай дачушцы Тамары кавалачак цукру «ад зайчыка», прызнаўся жонцы, што сустракаўся з былым дырэктарам МТС Тамілам, пакінутым для арганізацыі падпольнага райкома партыі.
У лесе Канстанцін Цімафеевіч назбіраў ужо шмат зброі. Дапамагалі яму патрыёты-камсамольцы Валя Шчарбакова, Міша Атаеў, Міша Ганчароў, Валодзя Бязрукаў, Іван Афанасьеў і іншыя. У красавіку 1942 г. Сіўцоў перадаў у атрад Якава Курпачэнкі радыёпрыёмнік, накіраваў у лес будучых байцоў, у той жа час патрыёты паведамілі, што ў былым графскім палацы сабрана шмат зброі, якую акупанты хочуць перавезці ў Быхаў. Партызаны атрада зрабілі засаду і завалодалі зброяй.
У пачатку лета ў Грудзінаўку нечакана прыехала паліцыя з гітлераўцамі. Літаральна з-пад носа гітлераўцаў Сіўцоў знік з хаты. Ноччу яны з'явіліся зноў.
— Дзе муж? — дапытваліся ў жонкі Сіўцова.— Глядзі! Не знойдзем яго — цябе павесім.
Раніцай Яўгенія пакінула вёску і схавалася ў пасёлку імя Крупскай. Праз тыдзень Яўгенія Купрыянаўна Сіўцова прыйшла ў партызанскі атрад «Голуб» пад камандаваннем С. П. Мардашкіна, дзе ўжо знаходзіўся муж. У атрадзе камуніст Сіўцоў узначаліў дыверсійную групу.
20 жніўня 1942 г. падрыўнікі замініравалі дарогу непадалёку ад вёскі Бецкава, на якой падарвалася нямецкая машына. Завязалася перастрэлка, у час яе Канстанцін Сіўцоў быў паранены ў нагу. Дзякуючы клопатам партызанскага ўрача Ю.М.Мурашова рана хутка загаілася, і 29 жніўня камандзір падрыўнікоў зноў пайшоў на заданне. Далека хадзіць яшчэ не мог і ехаў на падводзе. Ехалі на размініраванне дарогі паміж Ветранкай і Кузькавічамі, якую партызаны замініравалі пасля таго, як карнікі спалілі в. Красніцу. Па гэтай дарозе праз некалькі дзён партызаны збіраліся ісці на разгром гарнізонаў у Кузькавічах і Вараніно. У час размініравання дарогі і загінуў камандзір групы Канстанцін Сіўцоў.
Канстанціна Цімафеевіча ўжо не было ў жывых, калі фашысты схапілі яго бацьку, сястру Дар'ю, жонку брата Ксеню і ўсіх расстралялі...
В.С. Гунёва.
Из книги Овидия Горчакова «Вне закона» :
Мимо нас прокатил на «вандерере» Богомаз. Он весело махнул нам рукой. Клетчатая зелено-коричневая ковбойка ладно сидит на крепких плечах и сильной груди. В городе эта ковбойка не привлечет внимания, а в лесу отлично маскирует. Серые бриджи и небольшие хромовые сапоги. На велосипеде — жестяной номер городской управы Могилева. Подумать только — завтра Богомаз будет раскатывать по улицам среди немцев! Совсем не знает страха человек!
За велосипедом мягко и неслышно проехала по примятой траве телега с тремя или четырьмя вейновцами. Все они одеты в форму ваффен СС, все в высоких эсэсовских фуражках с черепами.
— Куда, ребята?
— Старосту одного хотим обманом взять! — отвечает отрядный писарь Колька Таранов. — Да Богомаза до Могилева проводим.
Я пошел было прочь, когда из командирского шалаша вышли Ефимов и Гущин, оба хмурые, сосредоточенные. Ефимов, замедлив шаг, закурил сигарету, глубоко затянулся. Я с удивлением увидел, что он успел уже смахнуть мой автомат на немецкий «бергман». Вслед за Гущиным он быстро зашагал к «аллее смерти».
Из шалаша вышел и остановился Самсонов.
— Товарищ командир,— начал я, подходя к нему.
Капитан плохо слушал меня, он грыз ногти и неотрывно смотрел мимо меня, на дорогу, по которой только что проехал с «эсэсовцами» Богомаз, по которой шли в ту минуту Ефимов и Гущин.
Вечерело. Лес притих, засыпая. Ложилась роса на некошеные лесные травы. Мы миновали «аллею смерти», Замер позади неясный шум лагеря. Распластав широкие крылья, одиноко кружил в розовом небе большой ястреб.
Неожиданно, распоров, как полотно, тишину вечернего леса, грянули длинные очереди из двух автоматов, по звуку — немецких. Уши лошадей встали торчком. Мы застыли на подводах. Тяжело пророкотало в лесу эхо. И только с нахлынувшей неспокойной тишиной — стрельба прекратилась так же внезапно, как и возникла,— сильно забилось захолонувшее было сердце.
— Стреляют у Горбатого моста! — вырвалось у меня. — Там Богомаз! В лесу немцы! За мной!
Ветер хлестнул по лицу, засвистел остервенело в ушах. Вихлястая дорога, вздымаясь и ныряя, полетела назад, унося с собой зашумевшие кусты и деревья. Позади громыхали телеги — это Богданов пустил вскачь лошадей по ухабистой колее. Но ни меня, ни бежавших за мной партизан они догнать не могли.
Я вылетел, пыхтя, озираясь, на Хачинский шлях, понесся к мосту, увязая в толстом слое песка и пыли. Широкий шлях пустовал. На нем было светло, безлюдно и тихо. Впереди дымилась в вечернем розовом тумане река, темнел неровный настил перекинутого через Ухлясть моста. Недвижны кувшинки на воде, не шелохнется стреколист. Над темным валом чернолесья догорает густо-красное зарево. За мостом, в тени отступившего от берега леса, стоит на шляхе подвода с лошадью. Пустая, брошенная вейновцами подвода... За подводой валяется велосипед. Заднее колесо «вандерера» еще вращалось. На спицах ярко вспыхивало солнце.
На берегу лежали толстые бревна. Их привезли туда, видимо, в прошлом году для ремонта моста. Я с размаху бросился на мшистую, топкую землю у ближайшего бревна.
По мосту ползли какие-то люди, передний полз — прямо ко мне. Эсэсовец!.. Но я тут же узнал вейновца Кольку Таранова, опустил полуавтомат, приподнялся.
Сзади зашуршало, звякнуло. Я быстро оглянулся, увидал Богданова, партизан нашей группы. Они молча подбежали ко мне, согнувшись, со взведенными винтовками, и залегли за бревнами.
Таранов полз, волоча винтовку.
— Засада! В упор... Страху дали... — зашептал он хрипло, перевалив через бревна. — Черт! Фуражку потерял...
— Где Богомаз? — схватил я его за плечо.
— Не знаю. Из авто... автоматов били. В упор... Фуражку...
Я вскочил и с полуавтоматом наперевес ринулся к мосту.
Не разбирая дороги, перемахнул в три прыжка через мост и понесся по шляху.
Вот подвода. Лошадь опасливо покосилась на меня, скрипнула упряжью. Посреди шляха валялся велосипед. Заднее колесо велосипеда уже остановилось. Кровавый след тянулся по седому песку влево от велосипеда к обочине.
Вот он! Я застыл на краю неглубокой, залитой водой канавы. Вода в канаве была затянута лягушачьим шелком — нежно-зеленой тиной. В канаве лежал Богомаз. Лицо неузнаваемое, страшное. Он лежал на спине, подмяв под себя высокую траву, неестественно запрокинув голову. Ковбойка и штаны, измазанные тиной, заплыли у поясницы кровью. Правой рукой, до локтя погруженной в воду, он сжимал пистолет. Левая рука затерялась в траве. Я опустился с ним рядом, боязливо притронулся к его руке, проговорил:
— Богомаз! Ты слышишь меня?
Мои пальцы обожгло кровью. Я отдернул руку. Вода отражала закатный алый пламень неба. Казалось, Богомаз лежит в канаве, до краев наполненной кровью.
— Богомаз! — закричал я, закричал так, что меня услышали на той стороне реки мои товарищи.
Я стал трясти его за плечи. Вялые, податливые плечи... Он глухо застонал, раскрыл мутные, невидящие глаза.
— Свои... — прошептал он чуть слышно, сквозь прерывистое дыхание. Глаза его ожили.
— Ты?! прохрипел он. И лицо его, меловое, постаревшее, излизанное зеленой тиной, исказилось ужасной мукой. Он силился поднять пистолет.
— Свои, Богомаз! Свои!
Пистолет упал в воду.
— Сволочь... Ах, сволочь!.. — тяжким стоном выдавил сквозь стиснутые зубы Богомаз.
Его губы вздрагивали. Он силился что-то сказать и не мог.
«Бредит!» — подумал я и, вскочив на ноги,— жив Богомаз, жив! — стал звать товарищей. Они встали из-за бревен и побежали ко мне. Глаза Богомаза опять закатились. В узких щелях поблескивали белки. Я осторожно приподнял набрякшую ковбойку и майку и, оцепенев, смотрел, завороженный страхом, на большую, с ладонь, рваную рану на левой стороне живота, где комом вспучились петли перебитых кишок. Потом проворно, весь дрожа, я скинул мундир, рубашку, разорвал ее на лоскуты, с помощью подбежавших друзей вытащил Богомаза из канавы и стал перевязывать рану. Пришлось поднять к груди его разодранную взрывом разрывной пули ковбойку. Из рассеченного рубца ее торчала небольшая, со спичку, белая трубочка. Я вынул ее — она оказалась свернутым лоскутом шелка. На мокром от крови шелке было напечатано:
«...Председатель подпольного Минского обкома КП(б)Б Памятное Илья Петрович действительно направляется обкомом в город Могилев для организации подпольно-партизанской борьбы...» Богомаз застонал, руки его потянулись к ране, но я удержал их. Они были вялы, покрыты холодным потом.
Я подобрал пистолет Богомаза — «браунинг» калибра 7.65 миллиметров, с вензелем на рукоятке.
— Богданов! — сказал я срывающимся шепотом. — Богомаза нужно отправить в лагерь на телеге. Как можно скорей.
Юрий Никитич еще спасет ему жизнь. Зови всех на помощь. Пулеметчики, жарьте по лесу! Крой, Емельянов, по левой стороне! Богомаз ранен в левый бок. А ну-ка! Все разом,— скомандовал я. — По лесу! Пли!
Я послал Турку Солянина на велосипеде Богомаза в лагерь, наказав ему доложить Самсонову о засаде, объявить тревогу, поднять всех на ноги для лесной облавы, немедленно выслать Юрия Никитича навстречу Богомазу. Богданов помог мне перенести тяжелое, расслабленное тело Богомаза через Горбатый мост к телеге. Когда я опустил голову Богомаза на сумку с пулеметными дисками, прикрыв эту сумку березовыми ветками и чьим-то пиджаком, Богданов судорожно глотнул, провел по сухим губам кончиком языка и сказал дрогнувшим голосом:
— Я сам повезу...
Я приложил ухо к теплой груди Богомаза. Сердце билось часто-часто, неровно, едва слышно.
— Потише вези! — наказал я Богданову. — Осторожнее и быстрее!
Мы молча проводили глазами телегу. Богданов шел сбоку, держа в руках вожжи, то и дело бросая тревожный взгляд на Богомаза.
Кипел, пенился кровавый закат за лесом. В его отсвете странно, зловеще багровели лица партизан, алела вода в Ухлясти, в канаве, в которой только что истекал кровью Богомаз. Я натянул на голое тело мундир и почувствовал вдруг, что страшно устал. Пальцы слиплись от крови. Кровь и зеленая тина въелись в складки ладони. Отвратительным и страшным показался мне в ту минуту мир.
Мы ждали. Ползли минуты. Над мостом бесшумно пролетела большая сумеречная бабочка. Догорал закат в Ухлясти. Над рекой цвета крови и вороненой стали пороховым дымом плыли струйки тумана. И вот в лесу, в стороне Городища, звонко хлестнул выстрел. Как удар током — неожиданный, резкий, потрясающий душу. Не то одиночный из автомата, не то пистолетный выстрел.
Мы ждали. Поднималась ночь. Ночь в лесу не опускается: ночь поднимается из низин и оврагов, затопляет черным половодьем поляны и просеки, заливает мхи и травы, кусты и молодой подлесок, проглатывает лес целиком и незаметно сливается с небом, где еще розовеют медлительные вечерние облака.
Вскоре мы увидели на темном шляхе человека.
— Сюда! — крикнул я, взбегая на мост. И умолк, стал, узнав командира отряда.
Самсонов шел медленно, увязая в песке. Автомат за плечом. На груди он бережно поддерживал завернутую в носовой платок левую руку. Он тяжело дышал. Он подошел так близко ко мне на мосту, что в полутьме я увидел — на чисто выбритой верхней губе бисером блестят капельки пота. Глаза боролись с болью, но глядели строго. Он искоса глянул на меня, на перепачканный мундир, распахнутый на голой заляпанной кровью груди.
— Что с вами, товарищ капитан? — встревоженно спросил кто-то из нас.
— В белку стрелял,— нахмурился он. — Да темновато, промазал. Держал вот так руку у ствола и палец поранил. Слыхали выстрел?
Самсонов осторожно развернул носовой платок и показал нам темный от ожога окровавленный палец с обгрызенным ногтем.
— Как же это вы, товарищ капитан?
— Как, как!! Говорю, дуло парабеллума держал левой рукой... А вы тут что разлеглись — ночевать думаете? Или фронт открывать?
Меня поразило удивительное хладнокровие командира. Зная о засаде, он один пришел к мосту, стрелял по дороге в белок, автомат держал за плечом и не собирался поднимать тревогу. Мне стало стыдно за свои дурные мысли, подозрения... Самсонов — смелый человек!
— Мы ждем помощи, подкрепления из лагеря. Засада... Богомаза ранили... Надо бы лес прочесать.
— Знаю,— сказал нетерпеливо командир. — Все знаю от Богданова. Так-так! Значит, заработал кто-то сто тысяч марок!
Сто тысяч марок? Ах да! Сто тысяч марок назначил за голову Богомаза начальник гестапо штурмбаннфюрер Рихтер!
— Немедленно отправляйся на операцию! — сказал мне Самсонов. — Приказ остается неизменным. Руководство операцией в «Новом свете» поручаю тебе.
Я уставился на Самсонова как на сумасшедшего. Я тоже не трус, но... может быть, где-то рядом, в сгущающихся сумерках, там, где смутная лента шляха пропадает в молчаливо-грозных зарослях, поджидает нас невидимый враг, из засады напавший на Богомаза...
— Да! — вспомнил я вдруг. — Вот, у Богомаза в рубашке было зашито...
Самсонов неловко, из-за раненого пальца, развернул шелковую трубочку.
— Знаю,— сказал он со вздохом. — Он мне показывал эту «шелковку».
Отправляйтесь!
— Но, товарищ капитан... — начал я неуверенно и запнулся.
Самсонов шагнул ко мне вплотную. Лицо его перекосилось. В нем было столько нетерпеливой злобы, что я невольно отшатнулся.
— Никаких «но», когда тебе приказывает командир! — продышал он мне в лицо.
Я потупился. Под нами журчала река. В подернутой рябью воде — вечерняя заря и наши опрокинутые тени. Как в черном и кривом зеркале. Все наоборот, все кверху ногами.
— А Богданов?
Рука капитана метнулась к черной кобуре парабеллума. Вот так хладнокровие!.. Я повернулся к друзьям.
— Трофимов, гони сюда лошадей! Остальные — за мной!
Отойдя шагов двадцать, я оглянулся. Самсонов одиноко стоял на Горбатом мосту, а над поречьем, над опустевшим и темным шляхом, где так недавно гремели выстрелы и реяла смерть, уже обыденно и страшно квакали лягушки...
...— Ладно! Я был с тобой в бою, ты хороший товарищ! Слушай, дытыно! Я стоял тогда в «аллее смерти». — Сашко говорит низким, придушенным волнением голосом. Мимо прошел Гущин, потом Ефимов. Каждый с немецким автоматом. Минут через десять — Богомаз на велосипеде. За ним — подвода с вейновцами. Я знал — вейновцы должны были проводить Богомаза до Могилева. Все они были в немецком. Почему хозяин дал Богомазу вейновцев? Потому что их наши могли принять за немцев и обстрелять. Партизаны могли устроить засаду. Объяснение есть... в случае чего. Проводить Богомаза до Могилева... Страховка. И неизвестно еще — может, хозяин и вейновцами этими был готов пожертвовать... За мостом Богомаз напоролся на засаду. Стреляли из автоматов. Две очереди из двух немецких автоматов. Кто стрелял? Немцы? Немцы сейчас мелкой группой не сунутся в лес. А полицаи тем более. Это первый промах...
Я оцепенел. Лицо покрылось испариной, все сильней колотилось сердце. Ночь, сверчки, полевые запахи — все это кануло в небытие. Я вижу только лунные блики в глазах Александра, слышу беспросветные его слова. А там — во мраке вокруг — тонет и гибнет все остальное...
— Ты помешал кое-кому добить Богомаза,— продолжал Покатило. — Ты подобрал Богомаза и отправил его в лагерь с Богдановым. Весь лагерь слышал стрельбу у Горбатого моста. Батя приказал не объявлять тревогу. Не дожидаясь донесений, сам пошел к мосту. Пошел один, приказал всем остаться в лагере. Еще одна ошибка. Но батьке не терпелось узнать — убит ли Богомаз, не сорвалось ли все...
Я хотел остановить Покатило, доказать ему, что все это не так, не может быть так. Но горло сдавило будто тисками. Я не мог дышать. Я мог только слушать, слушать...
— Батька прошел мимо меня. Один. Бледный, но решительный. По дороге он встретил Богданова. Богомаз был еще жив, дышал. Сердце его билось. На телеге — Богомаз, у подводы — хозяин и Богданов. Кругом — никого. И тогда все услыхали еще один выстрел. Батька сказал, что стрелял в белку. Как ранил он палец? Для блезиру. Еще одна ошибка. Он потерял голову, хотел объяснить выстрел...
— Как же все-таки, Сашко, ты узнал?
— Рубашка твоя, хлопче, рассказала мне всю историю. Уж больно подозрительной показалась мне эта засада — то, что Самсонов один пошел на Горбатый мост, не объявив тревоги, тот одиночный выстрел... Когда я сменился с поста — тело Богомаза было уже в лагере — я пошел по дороге, изучал следы и по свежим следам узнал, что хозяин остановил богдановскую подводу с Богомазом на полпути к лагерю. Я стал искать гильзу от его парабеллума. Вместо гильзы я нашел под кустом, под прошлогодними листьями, недалеко от дороги, твою, дытыно, рубашку. — Ты ею, как я потом узнал, перевязал рану Богомазу. Кровь на ней еще не высохла. Рубашка твоя, Витя, была прострелена пулей и опалена выстрелом в упор. Сразу все стало ясно. Я снова спрятал рубашку, а потом, ночью, специально встал, вышел из лагеря, нашел то место, но рубашки уже не было. Ее или перепрятали, или уничтожили...
— Палец? Как ранил он палец?
— Батька нащупывал рану — ему нужнобыло обязательно выстрелить в рану, чтоб выстрел свой оправдать. В горячке не сообразил, что парабеллум заряжен разрывными. А может, и не так дело было. Я ведь не Шерлок какой-нибудь и это не детективная история. Батька стрелял сквозь рубашку, чтобы не было ожога, копоти, порошинок в ране и вокруг нее, а потом отвязал ее, спрятал. О рубашке никто не знал, кроме тебя и ребят твоей группы, а вас он отправил в «Новый свет». Когда вы вернулись, Богомаз был уже в могиле...
...— И вот Богомаз убит,— продолжал Самарин. — Кем? Многие задавали себе тогда этот вопрос. Полевой пришел к Самсонову, но не удовлетворился его объяснением и попросил богомазовца Костю Шевцова без шума расследовать это убийство. Лейтенант госбезопасности знал, как взяться за дело. Костя-одессит обследовал место засады у Горбатого моста и нашел гильзы немецких автоматных патронов и следы двух человек. А разве два немца-автоматчика сунулись бы в наш лес? Потом Костя-одессит стал выяснять, что делали в тот день, в час засады, все наши партизаны, вооруженные немецкими автоматами. В конце концов ему удалось незаметно выяснить, что Ефимов в тот день под каким-то предлогом сменил свой ППШ на немецкий автомат Щелкунова, а Гущин взял немецкий автомат в штабе. Он узнал, что Ефимов и Гущин растрезвонили по лагерю, что в час засады они были в Дабуже и Смолице. У Щелкунова он выяснил, что Ефимов отдал ему автомат с заряженными рожками — Ефимов хитер, он перезарядил рожки, но перехитрить Костю-одессита ему не удалось. Шевцов незаметно осмотрел автомат Щелкунова и определил, что канал ствола был смазан немецким оружейным маслом. От Щелкунова же он выведал, что тот вообще редко смазывает оружие и всегда пользуется солидолом. Тогда Костя-одессит связался с Кузенковым, который хорошо знал связных Богомаза в Дабуже и Смолице. Люди Богомаза указали точное время пребывания Ефимова и Гущина в этих деревнях. Их алиби — грубый обман.
Кузенков поступил неосторожно. Узнав от Шевцова и Полевого, что Богомаз убит вовсе не немцами, а Ефимовым и Гущиным, он бросился в лагерь к Самсонову... Ты знаешь, к чему это привело. — Самарин снова уколол меня острым взглядом. — В это время Самсонов пронюхал, что Костя-одессит занимается расследованием. Тогда мы дали Косте новое задание...
— Костя-одессит подорвался на собственной мине в самом конце июля,— сказал я,— в день первого наступления карателей на наш лес...
— Нет,— покачал головой Самарин. — Костя-одессит не подорвался на мине. Взорвав эту мину, оставив на месте взрыва пряжку от ремня и пилотку, чтобы успокоить Самсонова, Костя пошел по нашему заданию на восток...
— Чтобы рассказать на Большой земле о Богомазе?! воскликнул я. — Так Костя жив?
— Боюсь, нет Кости в живых,— печально ответил Самарин. — Больше месяца прошло, а о нем ни слуху ни духу. Видно, погиб по дороге к фронту или во время перехода через линию фронта.
скачать книгу в формате fb2 | читать книгу online
Виктор КРИКУНЕНКО. «Боевая судьба легендарного майора Вихря начиналась на Могилевщине»
28 апреля 2000 года на 76-м году жизни в Москве умер легендарный разведчик, писатель, один из лучших переводчиков Москвы Овидий Горчаков, отец которого в свое время работал в консульствах США и Англии. Президент России В.В.Путин в соболезновании, направленном семье разведчика, в частности отметил: «…легендарный советский разведчик, чей прообраз послужил прототипом бесстрашного киногероя — майора Вихря, был Героем и в жизни. В его боевом арсенале — разоблаченные планы врага, спасенные города и сотни тысяч людей». После кремации часть праха О.Горчакова по его завещанию должна была быть развеяна в районе Хачинского леса Быховского района Могилевской области. Однако вернемся в уже далекий 1941 год. Немецкие войска стремительно захватили Беларусь и в середине июля вышли к Смоленску. В лесах еще оставалось достаточно большое количество командиров и бойцов Красной Армии из разбитых противником воинских частей. Многие пробивались с боями на восток, некоторым это удавалось. Кто-то начал создавать партизанские отряды. Но были и те, кто осел в деревнях, лесах и выжидали, чем все закончится. Для того, чтобы активизировать борьбу с оккупантами, 18 июля 1941 года выходит Постановление ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу германских войск». В специальных школах г. Москвы ускоренными темпами начали готовить разведчиков-диверсантов для работы на территории СССР и сопредельных государств, оккупированных немцами. С первых же дней войны Овидий, которому не было еще и 17 лет, просился на фронт. Но по причине юного возраста его не брали. В конечном итоге, после третьей попытки юноше посчастливилось попасть в разведывательную диверсионную школу, руководил которой легендарный Артур Спрогис.
3 июня 1942 года Овидий Горчаков в составе одиннадцати добровольцев — двух девушек, восьми парней и командира капитана Георгия Самсонова — был десантирован в район д. Хачинка Быховского района Могилевской области. Основной задачей группы планировался сбор разведданных для «Центра» и ведение диверсионной работы. Но группа была отправлена без рации — на всех не хватало! До них уже десантировались несколько групп, однако большая часть из них погибла из-за предательства со стороны местных жителей, служивших германским оккупантам. Одна из групп во главе с Чернышевичем работала устойчиво и у них была рация. Диверсанты действовали на стыке Быховского и Пропойского районов в 40—50 км от места десантирования группы Самсонова. Их предстояло найти. А без рации и связи с «Центром» вся работа сводилась к нулю. На вторые сутки ночью задержали парня из д. Ветренка, который засиделся у своей невесты и на велосипеде возвращался по проселочной дороге домой. Как он объяснял, работает на стеклозаводе в д. Ветренка у немцев. На предложение командира идти воевать вместе с ними замотал головой. Говорил, что у него семья, мать, опять же невеста. На его советском паспорте стоял штамп немецкой регистрации с черным орлом. На вопрос: «Будешь нашим связным?» — парень опять же замотал головой. «Понятно, — прошептал Самсонов и выстрелил в парня из своего парабеллума. — Смерть врагу народа!» — тихо, но внятно произнес Самсонов. Увидев удивленно-испуганные лица бойцов, добавил: «Так надо». Через несколько дней была совершена первая засада на дороге Могилев — Гомель. Были подорваны две машины с немецкими солдатами, в перестрелке несколько врагов было убито. Потом последовала диверсия на железной дороге Могилев — Жлобин, несколько вагонов сошли с рельс. Во время поиска груза, который был сброшен во время десантирования группы, столкнулись в лесу с двоими кадровиками — окруженцами. Оба с радостью присоединились к отряду. Вскоре, таким же образом в отряд влились новые люди из ближайших лесов. Отряд рос. Поступила информация о действующей группе под Могилевом, которой руководил человек по кличке Богомаз. Как потом стало известно, это был партийный работник с большим стажем Илья Петрович Помятнов. Он был оставлен для подпольной работы в тылу немцев.
Богомаз также вел подпольную работу в Могилеве. Его люди в Могилеве снабжали очень ценной разведывательной информацией. После знакомства с Богомазом стало заметно, что Самсонов почувствовал сильного конкурента. Его просьбы об информации о подпольщиках в городе были отвергнуты. 22 июня 1942 года была проведена первая большая операция по разгрому немецко-полицейского гарнизона в д. Вейно под Могилевом. Воспользовавшись отсутствием основных сил гарнизона, группы Самсонова и Богомаза атаковали его. Немногочисленный гарнизон был уничтожен, захвачены трофеи и провиант. Партизаны хозяйничали в поселке несколько часов, а после уничтожения узла связи двинулись лесом в сторону д. Хачинки. Засада в районе д. Ветренки обернулась для немцев и полицаев большими потерями. Опять были захвачены большие трофеи, в том числе грузовой автомобиль. Вейнянская операция поколебала сложившееся помимо воли у некоторых сидевших еще по деревням бывших окруженцев и военнопленных убеждение в неуязвимости немцев, а засада под д. Ветренкой окончательно подорвала престиж оккупантов. Весть о первых, пусть и не очень, крупных партизанских победах прокатилась по всему Могилевскому левобережью Днепра. С появлением лошадей, автомашины и велосипедов значительно расширился радиус действия группы. Участились вылазки в отдаленные села за 30—50 км от лагеря, но за пределы оперативного района, кроме минеров, не выходили. За гитлеровским зверьем и полицейскими ходить далеко не требовалось, их хватало рядом. Немцы спохватились. Появились засады на угрожающих направлениях. Понтонный мост через Днепр в г. Могилеве на ночь стали отцеплять от левого берега. Немецкая авиация с аэродрома Быхова стала наносить бомбовые удары по месту базирования партизан, пришлось срочно менять место. Так сложилось, что маршрут полетов немецкой авиации с Сещинского аэродрома на Быховский аэродром и обратно пролегал над д.Красница. Партизаны в деревне появлялись часто. Однажды пулеметчик А. Покатило решил из своего РПГ пугнуть пролетающий «Мессер», но на удивление всем попал в него. Задымив, самолет рухнул на поле за пролеском. Раненый летчик сбежал и сообщил в г. Быхов о случившемся. Немцы озверели. Из Быхова прибыл карательный отряд и совместно с полицейскими сжег деревню, убив почти всех ее жителей. Произошедшее взывало к мщению. С появлением рации установилась связь с «Центром». Самолет из полка Гризодубовой доставил первые грузы. Из захваченных трофеев и поступающих грузов с Большой земли шалаш командира Г.амсонова превратился в склад, из которого он задабривал любимчиков и походных жен. Сам же упивался властью, как водкой. Как пьяница — чем больше пьет, тем больше хочется. Вскоре произошел конфликт между Горчаковым и командиром. Конфликт зрел давно — Самсонов позволял себе вещи, несовместимые с действиями командира. Последней каплей стал приказ о расстреле радистки Нади Колесниковой. Она давно нравилась командиру, но отклоняла его ухаживания. И в какой-то момент, обвинив ее в невыполнении распоряжения, приказал расстрелять по законам военного времени. Отношения Богомаза и Самсонова также дали трещину. Поведение командира объединенного отряда не устраивало Богомаза и он стал больше действовать самостоятельно со своими людьми. Самсонову он мешал. Вскоре Богомаз был убит из засады подельниками Самсонова, когда возвращался со встречи с подпольщиками из Могилева. В лагере создалась нездоровая обстановка. Однажды радист, друг Овидия, сообщил ему, что передает в «Центр» явно завышенные данные о результатах боевых действий отряда. В ответ Овидий уговорил друга передать командованию достоверную информацию о действительном состоянии дел в отряде. С Самсонова потребовали объяснений. Отряд раскололся. Все закончилось тем, что Овидий Горчаков с группой партизан, захватив рацию и передав в «Центр» о произошедшем, двинулся в Орловскую область на Брянщину. Первое задание в тылу врага длилось больше года. В июне 1943 года во время ведения разведки за Сещинским аэродромом он был тяжело ранен и вывезен на Большую землю самолетом У-2. Потом четыре месяца в госпитале. Затем арест «смершевцами» за конфликт с командиром Самсоновым, и чуть не попал под расстрел. Однако ему удалось добиться невероятного и доказать вину бывшего своего командира, который впоследствии и был осужден. И тем не менее, всю оставшуюся жизнь Овидий ждал, что его убьют, такое не прощалось. Потом снова в тыл врага. Снова Беларусь. Потом Польша и Германия, но уже в качестве командира разведывательно-диверсионных групп. Десантировался в составе групп в тыл врага шесть раз. Выполнял специальные задания командования. Одно из специальных заданий — уникальная эвакуация из немецкого тыла просоветского Польского правительства во главе с маршалом Марианом Успыхальским. Одно же из самых известных военных подвигов Овидия Горчакова — спасение заминированного немцами Кракова. Причем перед разведгруппой не стояла прямая задача — сохранить этот старинный город. Просто в тех краях они выполняли другое задание командования, а Краков спасли, так сказать, параллельно. В спасении города была задействована еще одна группа. За заслуги перед Польским государством Овидий Горчаков был награжден орденом «Virtuti militari». В Советском Союзе было всего три человека с такой наградой, в том числе и Леонид Брежнев. В мирное время Горчаков часто говорил, что основные военные действия в Беларуси им приходилось вести не с немецкими солдатами, а с их русскими пособниками — полицаями и просто бандитами, которые скрывались в лесах под видом партизан, грабили и убивали местных жителей,компрометируя партизан.
Окончив литературный институт, Горчаков стал писателем. Свою первую книгу назвал «Вне закона». Василий Гроссман прочел рукопись и сказал, что это лучшая книга о партизанском движении и, вообще, одна из лучших книг о войне. Увы, опубликовать книгу в то время не удалось, так как она явно не вписывалась в кремлевскую идеологию. Книга была выпущена только в годы перестройки, да и то в сильно усеченном виде. По произведениям Овидия Александровича Горчакова, которые писались только на документальной основе, в Советском Союзе были сняты несколько фильмов, в том числе и широко известный советскому зрителю «Вызываем огонь на себя». Славгородский поисковик Александр Халеев совместно с брянскими краеведами провел свое расследование и выяснил следующее.
Из воспоминаний жены Овидия Горчакова, Аллы Васильевны, известно, что она вместе с мужем в 1947 году была в Могилевской области, в местах, где прошла его первая высадка в тыл немцев. Во время той поездки Овидий Александрович выразил желание, чтобы его прах был развеян над Хачинским лесом. Так называется лесной массив на границе Славгородского и Быховского районов. Событиям лета 1942 годав этих местах посвящена первая его книга «Вне закона».
После этой поездки Овидий Александрович сделал большой альбом с фотографиями партизанских стоянок, тропинок, деревушек, мест боев и текстом. Этот уникальный альбом видел в 2000 году брянский журналист Евгений Потупов. Ныне следы альбома затерялись. После смерти писателя жена и дочь решили выполнить его последнее желание и выбрали почему-то Клетнянские леса в районе д. Каменец на Брянщине, которые наиболее часто упоминает он в произведениях, посвященных войне и разведчикам. В Хачинский лес на Быховщине по неизвестной причине родственники не попали, так что воля писателя выполнена лишь отчасти.
Поражает с какой теплотой и любовью писатель отзывается о Клетнянских и Хачинских лесах: «Где ты знал каждую тропинку в лагерь и из лагеря…», «Вспоминаю родных мне клетнянских партизан, особенно ребят из 4-й партизанской бригады «За Родину», «О беспощадной блокаде в Клетнянских лесах со всей ее кровью и мучениями напоминают мне сильно обмороженные ноги…», «От Жуковки отходила узкоколейка в Клетню, в самое сердце нашего Клетнянского леса…»
Вот как написал в своем печальном репортаже брянский журналист Е. Потупов: «…Не сговариваясь, вчетвером мы выбрали для скорбного ритуала живописное место в урочище Светель, в двух-трех километрах от партизанской деревушки Каменец. Три дуба на берегу… Остановившаяся вода в старице… Упавшее в Надву высохшее дерево… Был ли когда-нибудь здесь Овидий? Кто скажет? Но теперь частица его души и в этой дубраве. В зеркальном покое реки. В береговом разнотравье. И даже в облаках, что тихо застыли в минуты растворения сгоревшей плоти в великой и всепоглощающей земной бездне…»
Так 17 сентября 2000 года Клетнянский лес, с которым, по сути, Горчаков так и не распрощался, стал местом его последнего упокоения.
«У озера Светель, средь вековых дубов
Майора Вихря прах потомками рассеян,
На память будущих неведомых веков
Легендой его подвига овеян».
Немцов Александр, краевед, г.Клетное
Другая часть праха О.А.Горчакова захоронена в колумбарии Ваганьковского кладбища Москвы.
Выпуск 9 Могилевский поисковый вестник [стр.82-87]
15.01.2016 | Евгений Антонович Минин
