О Давыдовичах и давыдовцах
Тут каждый третий дом был вдовьим,
Наследие проклятой той войны,
А в остальных там отголоски боя,
И в тех боях отцы, мужья, сыны.
О Давыдовичах и давыдовцах, живших и живущих в моей памяти...
Только хорошее и невыдуманное.
Деревня Давыдовичи, Быховского района – это одна центральная улица, протяженностью более 1,5 километров, две перпендикулярно пересекающие ее, и еще одна, заселенная позже, улица Новая. Одна половина деревни называлась Каремкой, вторая Концом, а места пересечения центральной улицы назывались Выгонами, соответственно «каремским» и «кончанским». Каремка, по всей вероятности, от слова корма, т. е. конечная часть, так что деревня с двумя концами. По этому же принципу делились и жители деревни. Живущие между двумя выгонами и на выгонских улицах были нейтральны. А молодежь в конфликтах между каремскими и кончанскими занимала выгодную им в данный момент сторону. Силы обоих концов были равные, так что все зависело от союзников.
Начиналась деревня домом Бовтунова Николая. Это если считать со стороны Кр.Осовца. Николай работал шофером, у него было двое сыновей. Один Леня, а второго не вспомню никак. Далее будет также. Увы, память штука удивительная и непостоянная. В деревне я жил с 1951 по сентябрь 1967, а потом приезжал на недельку-другую и то не каждый год. Поэтому могут быть неточности в фамилиях и в количестве проживающих в доме, а то и пропущен дом. В доме Бовтунова Николая появился первый в деревне телевизор, и смотреть на это чудо приходила добрая половина населения деревни. Летом телевизор выставляли в окно, и зрители сидели во дворе, а зимой набивались в дом. Дети, лежа на полу, ну а взрослые – на скамейках и табуретках. Многие с ними и приходили на просмотр. Поистине христианское терпение было у хозяев. Точно не помню, но, наверное, это был 1962 или 1964 год. Летом был чемпионат мира по футболу. Для нас это было чудо. Для цветности экрана вставлялась целлулоидная пленка.
Напротив Бовтунова жила Ганна Зайцева (Зайцóва) то ли вдова, то ли разведенная. Таких семей в деревне было много. Война закончилась не так давно. Ее сын Коля работал где-то вне деревни, а мать говорила, что у него 12 профессий и последняя агроном.
Далее жил дед Сякир. Старый человек, он был, наверное, отцом этой женщины. Секир это уличное имя, «ник» по современной фразеологии. Вся деревня имела эти имена, ну почти вся.
Дед Сякир много курил. Сидел на крыльце летом в кальсонах и непрерывно курил. Именно непрерывно, прикуривал от заканчивающейся самокрутки. Далее по левой стороне улочка поворачивала влево, и стоял дом, за ним далее позднее построился Василь Старостин. Через его двор приходилось ходить на речку. Возвратимся назад. Слева и ближе к речке жил Семен Левый, у него был сын Вася и дочка или две. Далее жил Старовойтов Николай Борисович с сыновьями Михаилом и Володей и дочкой. Миша друг детства. Он мастер спорта СССР по легкой атлетике. Имеет много спортивных медалей. Последний раз я с ним встречался году в 1984 или 1985 в г. Горки. Он работал преподавателем на кафедре агрономии в академии, писал кандидатскую диссертацию и помогал мне сдавать экзамены и зачеты.
Напротив жила Беларусиха с двумя дочками. Старшую не помню, как звали, а младшая Лена. Полненькая хохотушка. Через улицу жил Жуков Коля. В семье дочка, кажется Надя. Напротив Жукова жил шофер Володька Дрыгалов. Рядом Румаков Игнат с женой. Дед Вялики. Через дорогу – Румаков Данила. В семье жена и сын Павлик. Павел умер молодым. Напротив Дяков Павел, жена Ганна, две дочери и сын. Одна дочь Лена, сын Василий. Ганна Дякова за словом в карман не лезла и говорила в глаза, что думала и слыла большой любительницей популярных в то время индийских фильмов. Информация на афише, что кино индийское и Ганна приходила в клуб. Однажды афиша объявляла фильм «Иоланта» и кто-то дописал «индийский», хотя это из другой оперы. После десятиминутного просмотра Ганна вскричала на весь клуб, применив великий русский. Кино было остановлено, включен свет, возвращено 20 копеек.
Далее по правой стороне улицы жила Лаптева. Мать и сын Коля. Сын мало бывал в деревне, а мать была первой самогонщицей в деревне. Первой, которая продавала самогон в любое время дня и ночи. Как сказали бы теперь, это была «точка». Самогон в деревне гнали многие, но только самые отчаянные решались его тогда продавать. Наказывали штрафом за изготовление, но еще большее наказание было за продажу. Можно было попасть в тюрьму. Днем бутылка 0,5 литра стоила 1 рубль, ночью – 1,5. Кстати, самогон в те годы гнали хлебный. Похмелье было мягким. Пили на гулянках только стаканами по 250мл. И только когда стали применять в изготовлении сахар перешли на рюмки.
Напротив Лаптевой жила женщина, старая. Сын, тоже в возрасте, жил в Могилеве. Перед её домом в глубину уходила улочка, на которой, почти у речки, жила баба Ступачыхас, почти такой же, старой дочкой – матерью Данилы Румакова. Напротив их был дом Старостина Алексея – ветеринара . Далее по улице за домом Лаптевой жил Игнат, за ним Басов Митрофан – дед Митро, известен был тем, что имел огромную паховую грыжу. Через улицу Кривушкин с женой сыном Мишей и дочкой. Миша добрый парень. Смешливый. Дружественный. Отец его, будучи в Быхове в столовой заказал пюре и, не зная, что это за блюдо, две порции. Когда принесли пюре, и это оказалась мятая картошка, да еще и плохо приправленная, то все посетители столовой узнали, что такое его жена готовит намного лучше и вообще в деревне это зовут камами. Это высказывание цитировалось долгое время. По этой же стороне дом, в котором жили мать и дочка. Дочь взрослая, звали ее Маня, наверное, от имени Мария. Напротив дом, не помню, кто там жил, но мужчин, кажется, не было.
Впереди по правой стороне жил Лажбанов. Стояло два дома, его и старый его матери. Жили два брата и сестра. Один, старший, Коля. Нет, кажется, старшей была сестра. Через дорогу и немного назад стоял дом Дякова Володьки. Был сын, звали Костей. После Лажбанова жил Одинцов Митя. Дочка Лена и сын Гена. Сам Митя в подпитии был очень воинственный, а так как был и силой и ростом не очень, применял зубы. Откушенный, вернее покусанный нос, никого не устраивал и все сторонились, не связывались, но не всегда получалось.
Далее, влево идет переулок, к речке. Слева первый дом – дед Павлюсик. Кузнец. Жил с женой Акулиной и вместе с ними ее сестра Ганна. Добрые, отзывчивые бабушки. Теперь таких мало. Их дочь замужем и живет в Годылево. Дед Павел рыбак, охотник и, как следствие, любитель приукрасить рассказ. Одну из историй помню и я. У нас в доме за столом сидели отец, дед Павлюсик, Павел Дяков и выпивали. Соответственно велись разговоры. А так как все трое любители рыбной ловли, то об этом и говорили. Стол стоял в углу, и сидели плотно. Когда в рассказе деда Павла пришло время показать размер пойманной щуки, а руки развести из-за того, что рядом плотно сидел Дяк, не получилось, то он, показав на хлебницу, стоящую на столе, сказал, что глаза у щуки были вот такие. Хлебница, сплетенная из проволоки, была в диаметре сантиметров 25.
Напротив жил Вушачка. По этой же стороне стоял колодец. С журавлем. Это такое приспособление, высотой метров 15, для подъема ведра воды с такой же глубины. Вода была очень вкусная. Везде была вкусная, а в особенности в криницах возле речки. Зубы ломило от ее в любую жару, и пить можно было только маленькими глотками. Вообще воду в то время пили и из речки. Чисто было на нашей давыдовской земле.
По ходу, справа стоял погреб деда Зеленька, вернее Старостина Устина. Жил дед с женой. Дед не очень разговорчивый. Немного нелюдимый, но на это были причины. Дед за сотрудничество с немцами во время оккупации получил большой тюремный срок.
Напротив жил дед Василенок. Дед был инвалидом войны. Жил с женой. Дети жили отдельно. Дед Василь первым в деревне получил инвалидную мотоколяску. В то лето я с армии пришел в отпуск и первым ее обкатывал. Дом деда стоял в глубине и к нему с улицы вел проезд, огороженный и метров 70 в длину. Объяснив правила езды, на что нажимать, а на что не очень, я помог деду сесть за руль, чтобы он проехал себе во двор. Дед вдавил, вернее, сжал ручной газ и покатил. Наверное, не рассчитал со скоростью, забыл о тормозах и влетел к себе в крыльцо. Крыльцо у деда было знатное, резное, он был хорошим плотником. По пути до смерти напугал свою жену. Больше дед за руль не садился, а мотоколяску добили внуки. У деда Василя был большой сад, а в саду была яблоня, «медуничка». Их на деревне было только две. Вторая в конце деревни и росла под окном дома, а хозяин молодой, так что шансы попробовать там яблочек были очень малы. Другое дело у деда. И на протяжении многих лет, только созревали эти яблочки, а вкус у них был и правда медовый, мы со всех сторон ползли, лезли к этой яблоньке, попутно вытаптывая и все на грядках. И каждый год возле яблони разыгрывалась сцена, в которой была хозяйка дома с пилой и дед Василь препятствующий спиливанию дерева. Мы, дети, конечно, не внимали этому и продолжали лезть в сад до последнего яблочка.
Следующим жил Антоник, Минин Антон Иванович. Жена Зинаида и дети Иван, Мишка, Шурик, Вася, Женька. В семье была еще сестра Тоня, но умерла во время войны. На сегодня в живых только Василий и Женя. Далее улочка ведет к речке, и дома были только по правой стороне. Первым жил Мазников Ермолай, дед Ярмошка с женой. Приезжал его сын Иван, инвалид, нога протезированная. Жил в Жлобине или Мозыре. Он хорошо играл на баяне. Еще приезжали внуки на лето.
За дедом Ярмошкой жил дед Михалочка – Мазников Михаил с женой и в семье сын и дочка Мария. Дед имел еще одну семью, эта та семья, что напротив Жукова Николая жила. Семьи уживались мирно. Далее на углу стоял дом. За ним вправо в доме жили мать и дочь Тоня. Она теперь жена Коли Старовойтова. Моя кума. Живут в Могилеве. Далее еще дом. Мать и дочка. По этой же стороне на перекрестке дом. Жил Исачка. В семье жена и дочка. Работал конюхом. Ходил постоянно босиком, конечно за исключением зимы. Ступни были такой плотности, что он свободно ходил по сжатой стерне. Больше в деревне это не проделывал никто. Далее по кончанской улице жил дед Лукьянька. Это отец Семена Левого и Аксинки Старовойтовой, что в начале деревни. Дед Василя Левого и Мишки Старовойтова. Далее дом. Жила женщина с сыном Мишей. Следующий Дрыгалов. В семье жена и двое детей. Дочка и сын. Далее мы уже знаем. Это Вушачка. Переходим на другую сторону улицы и вперед к перекрестку.
После Одинцова Мити – Мартынов Мишка. Мишка-Терлимишка. В семье не менее двух парней и дочка. Один парень Коля. Следующий дом Мартынова Михаила. В семье жена и три дочки: Тоня, Люда и Лида. Миша Мартынов работал шофером. Добрый мужик. Тихий и отзывчивый. А дочки гордые и неприступные. Следующий – Иван Мартынов, брат Миши Мартынова. Жена и ребенок. Жена веселая и жизнерадостная молодка. Мой дядя Легкий Василь был приглашен к ним как специалист по забою свиней. Перед самой разделкой туши, хозяина Ивана, куда-то позвали и дядька один разобрал тушу. Тут явился хозяин и задал вопрос, ставших в дальнейшем обязательным во всей деревне при разделе туш: «Куда дел мясо?». Дядя Василь для доказательства своей невиновности чуть ли не всю тушу собрал из отдельных кусков.
Далее дом Босовой Анны Ефимовны. Она учитель. Следом дом Сирюкова Семена Филипповича. Жена Тамара Исаковна, трое сыновей – Саша, Федя, Миколка – он учитель, работает в Быховском районе. Семен Филиппович учитель математики, физики. Был директором Красноосовецкой школы. Учитель строгий, мог за незнание урока и за неповиновение отодрать за уши, дать щелбана. Его боялись. Теперь столько прав у школьника, что учителю лучше делать вид, что все хорошо, чем пытаться научить школьника или призвать к послушанию. Слова ведь только слова. Не всем доходят. Принимается действие. Но сейчас за действие можно дорого заплатить. Папы и мамы горой стоят за своих чад, даже зная, что стоят их дети. Вот у меня, часто от Семена Филипповича получавшего (был подвижным и любознательным) и мысли не было, как, кстати, и у всех тогдашних учеников, пожаловаться родителям. Отец моментально применил бы ремень и в процессе применения прочел бы лекцию об уважительном отношении к учителям. Отец прекрасно понимал, что только совместные и жесткие требования могли дать результат в воспитании. А кто будет мне драть уши не так важно. Так что мне оставалось только корректировать свое поведение и учить уроки. Отслужив в Армии, и иду однажды по улице с сигаретой в руке, а на встречу Семен Филиппович, так рука моментально сама заскочила вместе с сигаретой в карман. Отец, Семен Филиппович, сержант Балобан в учебном взводе войсковой части полевая почта 31924, в Северной Группе войск – вот люди, воспитательные уроки которых, во мне живут до сих пор. Но чтобы это понять пришлось прожить немало лет.
Далее, на углу дом Ковалевки. Так я ее помню. Может фамилия ее была Ковалевская? Жила вместе со старым отцом. Он, даже летом был в валенках и днем всегда сидел на завалинке. Возле их дома было место нашего сбора. Там встречались, курили и просиживали до ночи парни нашей деревни. Там принимались решения, куда идти или ехать сегодня, а также обсуждались планы на завтра. Такое же место было на каремском выгоне и точно на таком углу. Теперь по тропинке, с подъемом градусов 30 идем к магазину. Магазин место важное. Я помню его деревянным, потом обложен был белым кирпичом. Внутри был фанерный изогнутый прилавок по всему периметру, за прилавком – товар. Товар по группам. Справа обычно стояла 100 литровая бочка селедки. Иногда привозили сразу две. Открывали для продажи одну и все покупатели обычно спрашивали: «А какая селедка во второй бочке?». Суть вопроса проста. Во второй бочке могла быть более жирная или без голов. Головы лишний вес. Я с ностальгией вспоминал те годы в наши восьмидесятые, когда селедка была большим дефицитом. Наверное, после войны рыбу ловил военный флот. На прилавке, на подносе всегда лежал большой ком конфет – подушечек. Именно ком, потому что они от летней теплоты плавились. Для взвешивания их резали ножом. Конфеты дешевые и вкусные, с начинкой. Рядом, как правило, стояла пятикилограммовая жестяная банка с повидлом. Повидло яблочное или кизиловое, последнее очень кислое и что за ягода такая никто не знал. Но покупали целыми банками на семью. В магазине было навалом кос, пил, топоров. Деревня требовала орудий труда. Иногда для выбора кос в магазине собиралось по 10 мужиков, и процесс принимал театральный характер. Мы, детвора, старались не пропустить этого зрелища. Об этом нельзя рассказать, там нужно было быть. Такого качества мужиков и такого качества кос уже нет, не производится.
Здесь же, немного вправо, наш клуб. Он был один из самых больших в совхозе "Грудиновский" в то время. В нем была, размещенная в двух классах, начальная школа. Первый – четвертый классы. Две учительницы и 40-45 учеников. Бухгалтерия 2-го отделения совхоза и три бухгалтера. Кино два дня в неделю. Сначала приезжала кинопередвижка с Кр. Осовца, а потом пристроили кинобудку и поставили стационарный кинопроектор. Миша Куликов был первым стационарным киномехаником в деревне. На танцы и, как правило, последующие драки, собиралось более полусотни парней и девушек. Девушки не дрались, их было не более 15. Приезжали с Рыжковки, Бынова, Грудиновки, Кр. Осовца, Ляженки, Лисичника, Красницы, Суток, Грязивца. Не всегда в один день, но бывало и так. Парни из Суток и Грязивца, это в Чаусском районе, по определению были не нашими. А сил у давыдовцев своих было мало, и помогали осовляне, наши союзники. Старостин Иван, Семенчиков Олег, Сапраньков Коля, Ерошко Вася парни были шустрые. К серьезным последствиям к счастью драки в то время не приводили. Ножиками не баловались. Добрые были. Перетянут кого-нибудь велосипедной цепью или гидравлическим шлангом, фонарей навешают на все два глаза, ну кто-нибудь исподтишка кастетиком в ребра вставит, чтоб глубоко не дышалось – вот и вся забава. Попадало и давыдовцам. Один раз красницкие провели внезапный рейд. У них было несколько крепких хлопцев. Перепечин Валик, Шкапцов Валера, Костальцов (не помню, как звали, был очень кучерявый), Шляев Виктор, Панков – всех не упомнишь. Один раз на машине прибыли быновцы и нам также попало. Красницким мы нанесли ответный визит, а быновцам остались должны. Придется долг списать из-за срока давности.
Но вернемся на улицу. В следующем доме жили мать и дочь. К ним приезжал внук из Риги. У него мы впервые увидели транзисторный приемник. Это была «Спидола» в кожаном футляре или может «Сельга». Точно не помню. Завидовали этому все. Далее в маленькой хатке жила старушка. Одна. Перед домом в огороде росла яблоня «белый налив», а за домом такая же. Мы со стороны клуба двумя группами (старушка то одна) ходили за яблоками. Побежит бабка за одними, а вторые к яблоньке. Тактика. У нее был сын, жил в Могилеве, работал железнодорожником, носил форму. Приезжал с малым, лет 5-6 пареньком. Однажды бабушка приготовила внуку ботвинью. Это борщ из молодой свекольной ботвы. Внук долго рассматривал еду, а потом заявил на чистом русском языке (городской ведь), что он эти отходы есть не будет. Не знаю, как другие давыдовцы, а я это выражение использую до сих пор. В следующем и последнем на этой улице доме жила семья Старостина Якова Устиновича. Жена и две дочери. Одну, младшую зовут Надя. Яков Устинович мой крестный отец. А с Надей мы кумовья. Крестные у Старовойтова Владимира Николаевича, сына Старовойтова Николая Павловича и Мельниковой Антонины.
Переходим через дорогу на Красный Осовец и попадаем на ферму. Ферма по тем временам большая. Первым было здание так называемой «збруйни». Там хранилась упряжь для лошадей. Их было десятка три. Всего на ферме было 4 больших сарая для скота и бытовка, где стояла циркулярная пила. Дяков Павел, работая там, пилил дощечку и ей накрыто много домов в деревне. Шифер был еще не по карману. Через дорогу и немного впереди стоял зерновой склад и навес для зерна.
Повернем назад. Вправо идет улица Новая, а мы закончим с домами на этой. Справа стоял дом, в нем жила одинокая женщина. Далее кладбище, за ним дом Борохова Савелия. Хозяин, жена, два парня и дочка. Один парень Володя, мой годок. По ходу еще дом. Две женщины.
Далее, напротив магазина дом Ступакова Семена. Жена, сын, или два все же, дочка Света. Света отличница в школе. Оказалась замужем в среднеазиатской стране тогдашнего СССР, уехала оттуда из-за начавшихся в то время межэтнических разборок. В последнее время работала начальником паспортно-визового отдела в Быховском РОВД. Сын Володя работал в Могилеве, в какой-то санитарной службе. По ходу дом. В нем две женщины. Наверное, мать и дочь. Впереди поворот вправо, а пойдем мы прямо. На углу жила одинокая женщина. Ее дом почему-то каждую зиму заносило по самую крышу снегом. И его постоянно откапывали после снегопадов. Метров 200 без домов. На углу дом. Мать, дочь, сын. Совершенно запамятовал фамилию. Дочь взрослая по имени Мария или Марина, очень темпераментная. В шестидесятых вышла замуж.
Идем вправо. Здесь дома только по одной стороне. Слева течет речка. Первый дом, ветеринара. Муж и жена. Он пенсионер.
Следующий Леша. Он и жена. Жена украинка. Хохлушка. Леша Цыбулька. Цыбулька это не фамилия. Хотя? Леша первый и единственный в деревне воин-интернационалист. Хотя может уже позже кто-то в Афган попал. Я не знаю этого. А он исполнял долг на Кубе. Рассказывал мало. Давал подписку. Вспоминал только, что везли их в трюмах и только ночью они выходили на палубу. И что одеты были все в белые костюмы и шляпы.
По ходу дом Казанчихи. Мать и сын Иван. Иван Казанец. Иван Анашка. Вместо того чтобы сказать рубль бумажкой говорил рубль анашкой. Дикция такая, а позывной на всю жизнь прилепился.
Последним на этом участке улицы, возле самой речки жил Митя. Митька-Ючка. Под 30 лет, весом больше 100 кг Митя был инвалидом. Он наступил в лесу на мину и ему оторвало ногу по колено. Вместо протеза к ноге крепилась деревянная нога, а в руке деревянный кол для опоры. Им пугали непослушных детей. Так и говорили, что, мол, отдадут Митьке-Ючке. Помогало. Моя дочка, когда приезжала к бабушке тоже от него пряталась. Но Митя был добрым. На вопрос: «Куда Митя идешь?», неизменно отвечал: «Пойдем, сходим». Силы было много и его приглашали резать и колоть дрова. Делал он это умело. Ни одна массовая гулянка в деревне не обходилась без Митиного участия. Его участие не требовало приглашения. Он приходил и, прислонившись к чему-нибудь для устойчивости, ждал. Задача хозяина или хозяйки торжества была также проста. Нужно было дать Мите столько самогона, а другое тогда не пили, чтобы он с вертикального стояния перешел в горизонтальное лежание и желательно надолго, ибо раннее пробуждение ничего хорошего для участников гуляния не сулило. Жадничать с выпивкой и закуской, или удалить Митю, как нежелательную персону, никто и не пытался. Некоторые это уже пробовали и пришли к пониманию, что так делать не надо. Ну, не понимает Митя такого подхода. Неудовлетворенный приемом, Митя перехватывал свой посох, а он березовый, толстый, полутораметровый и шел на приступ негостеприимного дома. Смельчаков, желающих преградить ему дорогу, Митя выбил еще в первых боях. Да и было их не так много. Так что Мите подносилось за короткий промежуток времени 8-10 стаканов самогона, я уже упоминал, что из других емкостей давыдовский хлебный продукт не выпивали, и он милостиво разрешал продолжение банкета. А хозяева в течение свадьбы, крестин, проводов в армию или других поводов для гуляний проводили контроль или, как сказали бы теперь, мониторинг состояния Мити и поддерживали его в хорошей форме. Можно было у Мити по прошествии времени спросить о том, как было на гулянке у того или иного хозяина и получить оценку. Он помнил все. Недобравший градуса Митя выходил на выгон и кричал. Кричал, что коммунисты довели страну, что платят ему малую пенсию. В то время это было небезопасно делать. Мой отец беседовал с Митей, просил его не рисковать, но впустую. Помог случай. Отец и Тужиков Федор засиделись у нас дома за стаканом, выпили много и папа пошел друга проводить. Была зима, морозы тогда были, дай Бог. Вернее не дай. Теперь от таких вымерзнем. На улице наткнулись на лежащего Митю. Как они его заволокли домой, я не представляю. Федор был без руки, да и выпили онидостаточно. Но с тех пор Митя перестал хаять коммунистов, ведь и отец и Тужиков Федор были коммунистами.
Возвращаемся назад и продолжим движение в сторону «Каремки». От выгона справа дом. В нем женщина. Одна. Следующий дом Балаганова Самсона. Он и жена. Оба в солидном возрасте. Коров раньше выгоняли на пастбище в 4 утра, на ранки. А мы с клуба тоже в это время возвращались. Шутки ради кричали: «Выгоняй!». Дед Самсонька выгонял почти всегда. Открывалась калитка, выходила корова, а калитка закрывалась. Дед шел досыпать. Доить корову ведь пригонят часам к 11. Выгоняли многие. Но кое-кто гонял нас. У деда в Могилеве жили два сына. Один из них Балаганов Семен. Где-то в Барколабово жила его дочь. На лето приезжали внуки. Внучка Валя и два внучка. Близнецы Шурик и Алик. Шурики. Так было проще их называть. Слева, напротив колодец с журавлем и дом вглубь, а жили в нем старик и старуха. Напротив дом. Кажется, жила одинокая женщина. По ходу дом.
Через улицу дом Кузьмина Ивана – Иванюшты. Кузьмин участник войны. Орден получил в 1941 году, наверное, первый награжденный среди давыдовцев. Дети – два сына и дочка. Старший сын жил в Могилеве. Работал директором какого-то завода. Младший – Василий, после могилевской машинки пошел по военной линии.
По ходу дом. Вернее два рядом. Пожилые родители и дом дочки с зятем. Дед Вусатик – охотник. Ходил на охоту с одноствольным ружьем и, как нам казалось, ствол был длиннее, чем у других ружей. Ружье у него всегда было за плечами и, если заяц выскакивал внезапно, то дед спокойно снимал ружье, целился и всегда попадал. Так, во всяком случае, рассказывали очевидцы. Зять Николай Гардеенко был трактористом. Следующий по ходу дом Пилипа. Пилип, именно так, а не Филипп звали Легкого. Или Пилька. Он работал шофером в совхозе.
Напротив дом Куликова. Семья. Отец, мать и два сына. Старший Иван, а младший Миша или Минька. Минька мой друг детства. Иван уехал куда-то в Россию, а потом к нему переехал и Миша. Впереди по ходу дом. Напротив дом Тужикова Федора. В семье сын Миша, дочки Надя и Тамара. Их мама Соня – учительница начальных классов в деревне.
По ходу дом Жукова. В семье мать, отец, дочка и сын. Сына звали Марк. Он мой годок. Ровесник. Друг. Очень добрый и отзывчивый парень. Он первым в деревне купил мотоцикл «Ява». На нем и разбился на дороге Сутоки-Давыдовичи, наскочив на камень. Обидно. Напротив Жуковых жила пожилая пара и дочка с ляженским зятем, звали которого Платоном. Вот в эту минуту пришла мысль, вот какие имена давали в те годы. Чуть дальше жила одинокая женщина Верочка, у которой был сын Корней. Сын взрослый. На то время и по отношению к моему тогдашнему возрасту.
Дальше по ходу дом на перекрестке. Перекресток или «каремский выгон». Традиционная скамейка и место сбора молодежи. На этом выгоне играли в лапту, немчика и просто собирались по вечерам. В доме на углу жили старики (Ахрем Старовойтов с женой), а их дети, взрослые в Могилеве. Потом, много позднее приезжали их внуки и внучки. Но закончим улицу. Слева через дорогу от дома этих стариков стоял дом. Старик и его жена. Дробир. Так я его помню. Высокий худой. Имел хороший сад. Забор из толстых, затесанных сверху как карандаш, жердей, был почти неприступен. В саду шалаш. В нем дед в период созревших яблок спал чутким сном. Сложно было проникнуть в сад, но иногда получалось.
Перейдем выгон и двинемся в «каремку». Так назывался этот участок деревни. Хотя нет. Свернем влево в переулок. Он протяженностью 250 метров. Первые два дома, друг напротив друга принадлежали деду Лисею. Вернее Елисею. Один старый, может еще его родителей, и новый. Лисей - охотник. Дальше, метров через 200 справа дом и по ходу дом и на этом переулок заканчивался. В обоих домах жили родственники. Фамилия вылетела из памяти. Из сверстников помню двоих парней и девчонку. Напротив их дома жили Смоляковы. Отец, мать и три парня. Старшие, наверное, близнецы. Или с разницей в один год. Здоровые и не очень общительные хлопцы. Вернемся на выгон.
По ходу слева дом Птичкина. В семье отец, мать, сын и дочка. Сына звали Борисом. Борька. Он мой ровесник. Это их новый дом. Строился дом на моих глазах. В срубе мы охотно играли в войну. А ранее Птичкины жили через улицу. В доме, домом это вряд ли можно было называть, площадью метров 10 квадратных. Потом в нем жил Агей с женой. Это не наш, не местный. Говорили, что он сидел в концлагере у немцев. Так же говорили, что он шпион. Поведение у него и вправду было странным. Ну, а мы дразнили его. Порой очень обидными словами. Он гонялся за нами. Мы убегали. Это было забавой. Конечно, теперь понимаю, что забавой жестокой. Гонялся он за нами даже с топором, но, как помнится, никого не догнал ни разу. Наверное, просто пугал.
За Птичкиными по левую сторону дом. Отец, мать и дочка Нина. Нина-Колода. Она моего тогдашнего возраста или немного старше, но из-за нарушения обмена веществ была очень толстая. Но тогда этих названий болезней не было, а мы думали, что она такая толстая из-за того, что ест картошку с сахаром. Она ее и вправду ела с сахаром.
Напротив жила семья Марка Смолякова. Старик с женой и дочка Тоня. Она папина крестница. Живет теперь в Быхове. Работала продавцом в привокзальном гастрономе.
По этой же стороне улицы, немного в глубине среди огромных лип стоял дом. Жила женщина. И по левой стороне дом. По ходу в следующем жил старик-инвалид. Далее дом Тужикова Мити. В семье сын Шурик и дочка. Шурик мой одногодок. Теперь живет и работает в Грудиновке. Он по профессии ветеринар. Рядышком с этим домом жили две бабушки, одна из них мать Тужикова Митьки. Далее дом Легкой. В нем дочь и мать.
Напротив дом. В нем семья: муж, жена, дочка, а возможно их было две. С одной я учился в школе. Вспомнилось, что звали хозяина Петенька.
В следующем по левой стороне улицы доме жила семья Легких. Дядька Василь, тетя Лукерья, дочери Маша, Тоня, сын Володя. Володя подорвался на мине в детском, по сути, возрасте. Напротив их жила семья Старовойтова Павла. Дядька Пашка с женой и сыновья Николай, Володя, Леня и Вася. Володя погиб разбирая минометную мину. Леня отделался ранением в глаз, руку. Погиб и их сосед Володя. Это были мои друзья детства. Мы были одной компанией. Но в тот весенний апрельский день они не позвали меня с собой, хоть я их и встретил и посидел с ними. Как оказалось с двоими в последний раз. Судьба уберегла меня в тот день.
По ходу справа улицы дом, через улицу еще один. Совершенно не помню жильцов. Далее по левой стороне жила женщина, с ней потом стал жить бригадир с Лисичника Кузнецов, и с их дочкой поженился мой крестник Старовойтов Николай Николаевич.
Далее в очередном доме жил Старовойтов с женой и двумя дочерями. Одна, младшая Ева и с ней я учился в одном классе. Её отец был хороший столяр. Окна, веранды, двери во многих домах давыдовцев.
Напротив стоял дом. Дом новый. Жили молодые хозяева. Это в их саду росла вторая яблонька «медуничка». Но сюда мы не лазили, потому что можно было схлопотать. Далее вниз к выгону и перекрестку. Справа дом и слева, напротив, дом. Здесь улица раздваивается на два рукава. В центре домик Агея. О нем я уже писал. Поначалу он его поставил возле самого «казаковского» леса, но власти заставили перенести постройку в деревню. Домик из нетолстых бревен был скреплен гвоздями и проволокой так, что когда загорелся, то его никак не могли мужики разволочь на бревна. Таковы были странности у Агея.
А мы пойдем по левой улочке. Совершенно не помню, сколько здесь было домов. Только в конце слева знаю дом Лахтырева, за ним Авласа Ступакова и напротив дом сына старого Лахтырева – Васи. Васина жена – сестра Авласа. Дома были добротные. С пасеками. Как говорилось, жили справные хозяева. Здесь деревня заканчивалась, и далее по лугу можно было попасть на наш самый глубокий на речке вир с названием «цементированный» из-за его твердого глеистого дна. А перед ним, много ближе еще был вир, вернее два. Большой и малый «каневники». Это основные места нашего купания.
Мы же возвращаемся назад и пройдем по правому рукаву. Так же не помню сколько здесь стояло в то время (напомню, что описываемое – состояние деревни в 70-е годы 20 века) домов. Но в самом крайнем по левой стороне жили Бороховы. «Барошкú», так их звали в деревне. Читай с ударением на последнем слоге. В семье отец, мать и трое сыновей. Старший сын – Иван, 1951 года рождения и двойняшки. Всё. На этом «карёмка» закончилась, а далее, метрах в трёхстах, начинался лес.
«Казаковки» – очень грибное место, в особенности здесь в изобилии росли боровики. Весь лес был изрезан окопами, траншеями, блиндажами, воронками от бомб и снарядов. Фронт в 1943-1944 годах здесь стоял около 8 месяцев. Это была немецкая линия обороны. Спустившись в первую траншею по ней можно было пройти по всему лесу. Так все было перекопано и соединено. В глубину лес километра два, потом болото и за ним большой лес по названию «Заболотье». Это уже Славгородский район. Сюда мы ходили за первыми грибами-лисичками. Поначалу только со взрослыми, так как по болоту надо было знать тропу. Очень серьёзные были топи. Теперь все там осушили, и болота нет в помине. А во время войны по нему была нейтральная полоса. Было место, где стоял немецкий пулемет, так возле его было стреляных гильз в толщину более метра и на площади около 10 метров. Вот это постреляли.
Но вернемся на «каремский» выгон и двинемся по нему. Справа дом Ахрема Старовойтова. Возле дома лавочка. Точка сбора молодежи, такая же, как и на «кончанском» выгоне. Рядом стоял колодец с «журавлем».
Слева маленький домик, где жил Птичкин, потом Агей, а потом дом пустовал. По ходу дом. Женщина и двое сыновей. Меньший – Вася – белорус. «Белорус» - уличное имя. В молодости отморозил ногу и ходил на протезе. Весельчак, несмотря на состояние. Далее, по этой левой стороне дом Минина Пети. Три дочери и сын. Одна дочка Шура и сын Вася, а остальных имена не помню. Следующий дом Пантелея. Старик с женой и две дочки. Одна дочка работала бухгалтером в конторе совхоза.
Напротив дом Минина Ивана Сергеевича, а во дворе дом Рыжова Николая Сергеевича. Это мой дед по отцу. Жил он с дочкой Улитой. Бабушка умерла в войну в Быхове, когда их семью, да и всех давыдовцев, в 1944 году выгнали в «беженцы» из прифронтовой зоны. Под конвоем довели до Быхова, там до осени жили в бараках ацетонового завода, а потом эшелоном до Могилева. А там дедушка с семьей и семьями братьев сбежал, и жили они до освобождения Могилева возле вокзала.
Николай Рыжов, сын тети Улиты, построил дом, рядом с домом деда Ивана, в саду. Женился на Одинцовой Анюте, и родили они двоих детей. Николай живет и работает в Грудиновке, а дочка Лида живет в Могилеве.
Далее по правой стороне стоял дом Кулешова. В семье жена и двое детей. Дочь Арина и сын Костя – крестники моего отца. Перейдем на левую сторону улицы. На ней стоял дом Минина Максима. Дед Максим и бабушка – его жена. При доме большой сад, пасека. В саду очень вкусные яблоки и груши. Такой же сад был и у Минина Ивана. Иван и Максим – братья. Не помню где – до дома деда Максима или после - стоял маленький домик. Жила в нём семья. Русские. Так их звали за разговорный русский язык. Мужчина был небольшого роста, а жена тихая, худощавая женщина. Далее по левой стороне улочки дом. В нем жила тетка Катя с дочкой и сыном Костей. Костя-Нюшок, так среди молодёжи его звали. Напротив дома дорога, ведущая к кладбищу, но дворов там нет, только огороды и поэтому мы пойдём дальше по этой улочке. По правую сторону дом. В нём жила женщина, по-моему, одна. Далее метров 100 по обеим сторонам домов нет. Слева дом Ковалёвых. Муж, жена, сын Миша и дочка, и, наверное, бабушка была. Миша 1951 года рождения, учился в Климовичском ветзоотехникуме на ветеринара. Поворачиваем налево. Тут помню плохо. Точно стоял дом Ковалева, вернее Ковалёвой, так как в доме хозяина не было, а из мужчин только сын – Шурик. Шурик зять Тужиковой Сони, муж её дочки Тамары. История женитьбы требует описания по причине её необычности. Шурик очень тихий, застенчивый парень. На танцах многие девушки пытались его пригласить, но он никому не поддавался. Вошло в обычай у девчат приставать к нему, шутливо приглашая его на каждый танец по очереди, до тех пор, пока он не убегал в коридор. На то, что бы он кого-нибудь из девчат вызвался проводить вечером домой и надеяться не стоило. Но… Тужикова Надя выходила замуж. Справляли свадьбу, и среди приглашённых гостей оказался и Шурик. Хронология событий была восстановлена из рассказа самого пострадавшего. Он проснулся и с удивлением обнаружил, что спит на каком-то сеновале, а рядом, о Боже, лежит Тамара Тужикова, сестра невесты. Пока Шурик осознавал случившееся и приходил в себя, дверь открылась и Соня, мама Тамары, ласковым голосом сказала: «Идите дети завтракать». Шурик покорно пошёл, потом убежал домой, но через некоторое время туда пришла Соня, и всё завершилось женитьбой. Свадьбы не было. Через положенное время у них родился сын, потом они переехали в Могилёв, где Шурик работал шофёром. Но простить коварство своей жене он долго не мог. И по выходным, приезжая в деревню, он всегда гордо шагал впереди, а за ним Тамара с ребёнком на руках и с сумками. По этому признаку их узнавали на большом расстоянии.
С Новой улицей тяжелее. Там я вообще, можно сказать, через три дома помню. Даже зрительно не могу восстановить в памяти, не говоря уже о фамилиях.
В начале улицы жил Максим Минин. Чем он пьянее, тем точнее и быстрее загонял во двор свой газон, груженый сеном.
Ещё электрик Василь Костальцов на той улице жил. Любил пошутить, так сказать, на электрическую тему. Я был свидетелем как он нашу маму пугал. Сидя на шкафу, он засовывал палец в счётчик и мама хваталась за голову и убегала на кухню.
И ещё одна, связанная с ним история.
Косталец бил у нас кабана. Пришёл со своим ружьём. Была у него лёгкая двустволка 20 калибра. Сделал два выстрела ибо мелковат был заряд для маминого поросёночка, выпил и мама запретила ему пьяному идти домой с ружьём. Стояло оно в шкафу несколько дней и я решил с ним поохотиться. Вечером снарядил две гильзы, отмерив и засыпав порох и дробь и лишь прижал заряды бумажными пыжами. Не хотел вечером стучать молотком уплотняя. Отложил на завтра.
Утром ружья в шкафу не нашёл. Мама сказала, что рано прибегал Василь Косталец и его забра.
Прошло несколько дней и, встретив меня в клубе, Косталец стал упрекать, что я не умею снаряжать патроны. На моё недоумение рассказал историю.
К нему ночью прибежал с фермы сторож (вылетела фамилия с головы) и попросил ружьё, мол с конного возка Антоника (это служебный возок нашего папы, управляющего отделением совхоза «Грудиновский» два зайца едят сено.
Косталец ружьё дал и сам, сунув ноги в валенки и накинув кожух, побежал вослед новоявленному охотнику. Сторож, добежав до угла кирпичного телятника, высунулся и стал прицеливаться. Косталец дышал рядом и шептал, мол стреляй, не тяни.
Сторож нажал курок... В стволе зашипело, из него появился дым и высыпалась, под ноги стрелявшему, дробь.
Зайцы не шелохнулись и продолжали есть сено. Сторож повторил выстрел из второго ствола. Результат был как и с первого раза.
Косталец (он это сам рассказывал) зашёлся в утробном смехе, видимо боялся зайцев вспугнуть. Сторож, перехватил ружьё за ствол погнался за Костальцом, который зная о его (сторожа) непростом характере, уже нарезал к дому. Успев вскочить в дом и уже из-за двери выяснили отношения и причину неудачной охоты...
Косталец просил подтвердить, если сторож у меня спросит о патронах.
18.10.2017 | Василий Антонович Минин
